суббота, 20.04.2024 |
|
||||||||||||||||||||||
 |
|
||||||||||||||||||||||
| Главная | Новости | Турниры | Фото | Мнение | Энциклопедия | Картотека | Голоса | Форум |
Все-таки Центральный шахматный клуб – это оазис. Пир духа. Почему я так уверенно об этом говорю? Судите сами. ЦШК. Суббота, 17 ноября 2007 года. Полтораста мужиков, помещенных в замкнутое пространство. Всех возрастов, национальностей и вероисповеданий. Есть ипохондрики, флегматики и фанатики. Есть тихие сумасшедшие. По-прежнему попадаются евреи. Полтораста мужиков. А то и все двести. Шесть часов трепа. В тесном кругу и широком кругу. Шесть часов непрерывного спортивного боления. И ни одного разговора о предстоящем матче Израиль – Россия! В советские времена спорт как боление был самой доступной и оттого самой массовой формой мужского диссидентства. Философы шли на кухню, художники и музыканты – в котельную, работяги – в ближайшую пивную, но и те, и другие, и третьи шли на стадион. Когда в фильме «Черный квадрат» следователь по особо важным делам (его играет Виталий Соломин aka Watson), прерывая чью-то холуйскую трескотню, говорит: «А в Лужниках сегодня вот такой хоккей!», его напарник, молоденький лопушок-стажер, тотчас все понимает. Что его начальник не стукач и не служака, а нормальный хороший мужик с понятием. С таким можно поговорить откровенно, но что еще более важно – с таким можно помолчать по душам. Спорт по своей природе честен. Пусть не всегда. Повседневная общественная жизнь лишена даже этой минимальной честности. Любителям шахмат в этом смысле повезло дважды. В том, что их сообщество изначально гораздо более закрыто, нежели сообщество футбольных или хоккейных или почти любых других спортивных болельщиков. И в том, что сам язык общения отгораживает шахматистов от ненужных слушателей. Профессионально любопытные люди могут сколько угодно вслушиваться в дискуссию о, к примеру, «абсолютном владении седьмой горизонталью». Это им не поможет. Они все равно будут теряться в догадках, чем таковое владение отличается от владения горизонталью шестой или восьмой. И почему оно абсолютно? А любой вопрос немедленно выдаст слушателя с головой. Шахматисты, обсуждая профессиональные темы, замкнуты в узком кругу. Но в этой замкнутости свободны – от обсуждения, прежде всего, тем совершенно иного рода. Короче говоря – все в клуб! Седьмой тур Мемориала Таля существенных изменений в турнирную таблицу не внес. Крамник по-прежнему на белом каталонском слоне, преследователей по-прежнему не видно. А ведь играть осталось всего два тура. Искать же какие-то нюансы (Мамедьяров ушел со второго места, Широв пришел; Камский ушел с последнего места, Алексеев туда опустился и т.п.) и тем более комментировать их нет большой охоты. Лучше посмотрим фотки. У гардероба – там, где торгуют шахматными книгами и журналами – сидит Андре Арнольдович Лилиенталь. Выглядит он неважно. Его супруга объяснила, что они здесь уже полтора часа, и теперь Андре Арнольдович хочет домой. Он устал. Я понимал, что Лилиенталь вряд ли меня узнает. 96 лет – это не шутки. Несколько лет назад мы общались почти каждый день. Я ездил к ним на Серпуховку и на Щукинскую, привозил новую литературу, Андре Арнольдович показывал мне свои анализы. Супругу свою он неизменно называл «Олечка», а она его – «Папа». Так длилось с полгода. Отличное было время. Но оно прошло.
Первой в туре закончилась партия Иванчук – Леко. Ну, про Иванчука говорить нечего – партию сыграл, только мы его и видели. Человек ни разу к журналистам не зашел. А Леко и пришел, и подробно все рассказал. Даже с бонусом (об этом – ниже). Но прежде – доложился жене. Все правильно сделал. Между собой они говорили по-немецки. Вроде бы.
Остальные партии продолжались. Камский после вчерашнего эксперимента с футболкой вновь вернулся к строгой рубашке с галстуком и темному костюму. Сам Гата Рустамович винит в поражении ход 35.B:f7+. Мне же представляется, что и в подборе одежды была допущена грубая ошибка. Если на лице Гаты написано, что он – строгий мужчина, никому не дающий спуску, то футболка с коротким рукавом сводит на нет все лицевые импульсы. Нельзя быть строгим только выше плеч. Стоять, бояться можно лишь всего человека целиком. Строгость подразумевает монолит. Возврат к рубашке с галстуком ознаменовался победой.
Женя Алексеев на фарт – то ли себе, то ли заодно и футбольной сборной страны – надел опять красную фуфайку с надписью «RUSSIA». Общий счет мы уже знаем: 3:1 не в нашу пользу. На снимке Женя думает над своим 17-м ходом. Как следует из комментария Широва (см. ниже), хорошенько подумать стоило над ходом предыдущим. А сейчас, когда черная ладья уже защитила пешку d5, хорошего хода не видно. Сколько ни думай.
В турнирном зале на гостевом стульчике скромно сидит Артем Тимофеев. Гроссмейстер, обладатель недавно завершившегося Кубка России. Я говорю: где медаль? Если с собой, на шею повесь – я сниму, будет красиво. – Не при медалях мы сегодня, – отвечает Артем. Прав, в общем-то. Не медаль красит человека. Значит, сделаю фото Артема Тимофеева без прикрас.
Соперник Артема по финалу Кубка России, гроссмейстер Вадим Звягинцев обосновался в фойе. Там же – Марк Израилевич Дворецкий и Сергей Викторович Долматов, а также чета Красенковых. В фойе было как-то особенно темно в этот день. Оттого такая чернота на снимках. Начинающий фотограф, я пока не научился эту черноту убирать.
Еще две фотографии, объединенные общей темой кризиса шахмат. На первой – гроссмейстер Анатолий Вайсер (Франция), на другой – книгоиздатель Владимир Эльянов (Украина). Вайсер больше не играет. Эльянов собирается сворачивать свою книгоиздательскую деятельность. При этом оба улыбаются. А в самом деле. Что им – плакать, что ли?! Жизнь продолжается.
А потом я стал снимать окончание партии Алексеев – Широв. Есть такая известная байка. Про обериутов. Что вроде бы Заболоцкий бегал взад-вперед и восклицал: – Мгновение остановить невозможно! Мгновение мимолетно! А Хармс посмотрел, как Заболоцкий взад-вперед бегает, и говорит: – А я мгновение смогу остановить. – Как это? – замер Заболоцкий. – И даже очень просто, – отвечает Хармс. – Делаю пальцами: раз, два, три! – И?.. – спросил Заболоцкий. – Я только что остановил мгновение, в котором ничего не произошло, – ответил довольный Хармс. Заболоцкий подумал-подумал и тихо вышел из комнаты. Проходит день, другой – нет Заболоцкого. Друзья пошли к нему домой. Открывают дверь, а там Заболоцкий сидит, пальцами щелкает и знай себе повторяет: – Раз, два, три! Ничего не произошло! Раз, два, три! Ничего не произошло! Соперники делают последние, ничего не значащие ходы. У Широва лишний конь, борьба давно кончена. Алексеев протягивает руку. Широв не сразу ее замечает, он весь сосредоточен на поле а8, где никак и никогда не сможет превратиться в ферзя белая пешка. Наконец видит и с готовностью пожимает руку. Партия окончена, белые сдались. Алексеев расписывается на чьем-то блокноте. На нем нет лица. Рухнули его надежды на этот турнир. Широв также проводит автограф-сессию. Никому не отказывает. В прошлом году на Мемориале Таля он не выиграл ни одной партии, в этом – уже три. Я запечатлел мгновение, в котором ничего не произошло. Просто кусочек жизни.
|
|
|
