четверг, 25.04.2024 |
|
||||||||||||||||||||||
 |
|
||||||||||||||||||||||
| Главная | Новости | Турниры | Фото | Мнение | Энциклопедия | Картотека | Голоса | Форум |
5 мая Андре Арнольдовичу Лилиенталю (1911 – 2010) исполнилось бы 100 лет.
За доской можно быть врагами.
Про него говорили: у Лилиенталя нет врагов. Книга 100 избранных партий, изданная на английском языке, получила подзаголовок: «Друг чемпионов, чемпион дружелюбия». Он фанатично любил шахматы и пронес это чувство через всю свою долгую и прекрасную жизнь. С Андре Арнольдовичем Лилиенталем я познакомился в 2002 году во время блицтурнира на призы «Вечерки». Конец августа, парк «Музеон». В тот день стояла отличная, теплая и солнечная погода. Почти все столики были окружены плотным кольцом зрителей. Андре Арнольдович, оказавшийся в это время в Москве, не мог пропустить прекрасное шахматное шоу.
ВЫПУСКНИК ШКОЛЫ «РЕЖАНС»
Стройный, элегантный, в нарядном костюме при галстуке, он меньше всего походил на немощного старика. Открытое лицо, мягкая улыбка, внимательные, добрые глаза. Лилиенталь захотел посмотреть игру лидеров, и зрители расступились, освобождая дорогу легендарному гроссмейстеру. Приставили к столику еще один стул – сбоку, за часами. Андре Арнольдович внимательно следил за игрой, иногда после партии предлагал свои ходы. Шахматные внуки и правнуки смотрели на него с восхищением. Во время небольшого обеденного перерыва мы с коллегой, журналистом Ильей Одесским представились Лилиенталю и попросили дать интервью нашей газете «Шахматная неделя».
Начался разговор, естественно, с блица. – Я обожал играть блиц. Мне нравилось, что могу выдумывать комбинации, которые мне вряд ли дадут осуществить в серьезной партии. Нравилось, что мое интеллектуальное усилие должно быть очень быстрым, почти мгновенным. Блиц мне в 1920-е годы преподавал в Париже Савелий Тартаковер. Играли вслепую на ставку. Победитель получал 10 франков, проигравший – 5. Но и на 5 франков в те годы можно было пообедать в недурном ресторане. Мы играли сутки напролет в знаменитом парижском шахматном кафе «Режанс». На стене висел портрет Алехина, один из столиков, по преданию, некогда принадлежал Наполеону. Чудо какое это было кафе! А сейчас, если вы туда зайдете – ни намека на шахматы не найдете. Мое знакомство с Алехиным тоже произошло в «Режансе». Он как-то зашел в кафе, ему показывают на меня: мол, есть мальчик, здорово блицует. Маэстро предложил сыграть четыре партии. Я уважительно отвечаю: доктор Алехин, я готов, но только не на деньги. Первые три партии я выиграл, он немножко отыгрался в четвертой. Говорит, давайте еще четыре сыграем. Я сказал: доктор, я хочу оставить этот счет на память. Алехин был человек очень нервный, но тут ему понравилась моя шутка, он рассмеялся. Больше с ним блиц я не играл. А в серьезных турнирах мы встречались дважды. – Кто, по вашему мнению, сильнейший блицор всех времен? – Считается, что лучший – Капабланка, но я так не думаю. Алехин вообще блиц играл слабо. Петросян! Вот кто был блестящий игрок.
СТО ТЫСЯЧ ДЛЯ ФИШЕРА
Андре Арнольдович видел нас, молодых журналистов первый раз в жизни. Мы представляли новую газету, о которой он еще даже не слышал. Вряд ли наши вопросы поразили его своей оригинальностью, наверняка на многие из них он за долгую жизнь отвечал десятки, если не сотни раз. Тем не менее, Лилиенталь был предельно корректен, шутил и улыбался своей неповторимой, светлой и немного детской улыбкой. Удивительный человек, у которого не было врагов, и даже «великий затворник», нелюдимый и подозрительный Бобби Фишер считал его своим другом, подолгу жил в доме Лилиенталя в Будапеште. – Фишер очень любил этот город, и, кроме того, не мог вернуться в Америку – он же плюнул в письмо, которое направил ему американский президент. Бобби – самый тяжелый чемпион мира. Я расскажу одну историю, и вы поймете, что это за человек. Он был обижен на СССР, потому что там издали книгу его избранных партий и не заплатили гонорар. Когда Илюмжинов стал президентом ФИДЕ, он захотел прилететь в Будапешт, чтобы погасить долг СССР перед Фишером. Сам же и назначил сумму: сто тысяч долларов. Я говорю Фишеру: «Бобби, поедем в аэропорт, встретим Илюмжинова». Фишер отвечает: «Я не хочу его видеть, поезжай и сам забери эти несчастные сто тысяч». «Хорошо, я поеду, но эти деньги тебе не отдам, возьму их себе». Только после этих слов Бобби все-таки поехал. Там же в аэропорту Илюмжинов из своего кармана выложил 100.000. Фишер нехотя дал автограф Кирсану, а фотографироваться отказался наотрез. Когда Илюмжинов уехал, Фишер мне и говорит: «Подумаешь, сто тысяч! Он должен был дать мне миллион!» Я отвечаю: «Бобби, Илюмжинов был еще ребенком, когда твою книгу опубликовали в СССР, он тебе ничего не должен». Но история на этом не заканчивается. Подошло время перевыборов на пост президента ФИДЕ. Я собирался поддержать Илюмжинова. Спросил у Бобби – тот вроде был того же мнения. На другой день в газетах появилось сообщение, что Фишер голосует за Илюмжинова. Какой скандал мне устроил Бобби! Ты, говорит, получил за это от Кирсана огромные деньги. Ужас! Фишер был еврей. Но Гитлер как антисемит был маленький мышонок перед ним. Я говорю: Бобби, я тоже еврей. Он отвечает: ты совсем другой еврей. – А кто был самый легкий чемпион мира? – Таль! Это же гений, такие шахматисты рождаются раз в сто лет. Он тяжело болел, ему удалили почку. Но и после этого он так себя держал на людях, так выступал! Обаятельнейший человек. Я его очень люблю. Корректных чемпионов было много. Смыслов, Капабланка – гениальные эндшпилисты. Я очень уважаю Крамника. Он самый красивый чемпион мира, такой очаровательный! Когда мне исполнилось 90 лет, на день рождения Володя Крамник и Боря Гельфанд привезли мне в подарок удивительную скульптуру слона! Мне было очень приятно. Люди вообще ко мне очень хорошо относятся.
2002 год. Кирсан Илюмжинов выступает на открытии матча Россия против Остального мира. На сцене – почетные гости: Давид Бронштейн, Андре Лилиенталь, Виктор Корчной, Василий Смыслов.
ЕГО ЗНАЛ КАПАБЛАНКА
В тот день, вернувшись домой, я первым делом взял с книжной полки книгу о Лилиентале. В советские годы вышло немало книг о выдающихся шахматистах – их партии, биография, фото. В твердом переплете, с суперобложкой, где преобладали темные цвета, они составляли знаменитую «черную» серию. Фишер, Ларсен, Таль, Бронштейн, Смыслов, Карпов, Ласкер, Ботвинник, Эйве, Болеславский, Рубинштейн, Портиш… – эти книги с огромным трудом «доставали», шахматные библиофилы говорили о них с придыханием. По непонятным чиновничьим правилам Лилиенталь, увы, твердую обложку «не заслужил»; сборник его лучших партий вышел в так называемой «малой черной» серии, брошюркой на 160 страниц. Но какие люди написали вступительное слово к книге: Ботвинник, Смыслов, Флор, Бронштейн! Биография юного Лилиенталя напоминает сказку про Золушку. Он вырос в бедной семье, выучился на портного, но не смог найти работу, поскольку в конце 20-х годов прошлого века Европа страдала от очередного экономического кризиса. Сидя в бесконечных очередях на бирже труда, он познакомился с шахматами и настолько увлекся игрой, что решил сделать их своей профессией. В поисках счастья он отправился в Вену, потом в Берлин – без визы и без денег. В кафе «Кёниг» Андре увидел Ласкера и предложил тому сыграть пару партий. Экс-чемпион мира ответил вежливым отказом, зато Нимцович принял вызов и выиграл две партии, но при этом лестно отозвался о способностях юноши. Потом Андре арестовали и выслали из Германии, но уже вскоре Лилиенталь отправился на поиски новых шахматных приключений, на сей раз – в Париж. Там благодаря своему таланту и фанатичной любви к шахматам он быстро стал одним из лучших игроков кафе «Режанс», а затем начал выступать и в международных турнирах первой величины. Слово Андре Лилиенталю: – Моей лучшей партией почему-то считают поединок с Капабланкой. Наверное, из-за жертвы ферзя:
Любопытное совпадение: Лилиенталь в школьные годы учился вместе с Яношем Кадаром, возглавившим позднее компартию Венгрии, а одноклассником Тихомировой был Александр Солженицын. ТУРНИР, ИЗМЕНИВШИЙ СУДЬБУ В конце 2003 года Мурад Аманназаров захотел переиздать довоенную книгу, посвященную Московскому международному турниру 1936 года (на мой взгляд, одному из сильнейших в истории). Я должен был стать редактором книги. Мы обратились к Андре Арнольдовичу, участнику того легендарного турнира, с просьбой стать автором предисловия. Я записал и отредактировал рассказ маэстро: – 1936-й год, Третий международный шахматный турнир в Москве. Для меня это была новая встреча с Советским Союзом, встреча, которая вскоре изменила мою судьбу… Шахматы в СССР были тогда чрезвычайно популярны. Турнир проходил в Колонном зале Дома Союзов, и каждый день перед входом собирались толпы болельщиков, которым не хватило билетов. Стоило выйти на улицу, как тебя окружали люди и спрашивали: «Товарищ Лилиенталь, почему вы не сделали такой-то ход?..» Я тогда уже немного понимал по-русски, объяснял, как мог. Состав турнира был выдающийся, и свое 4-е место я оцениваю очень высоко. Приз отослал отцу в Вену. А победил тогда Хосе Рауль Капабланка. Экс-чемпион мира играл очень легко и быстро; сделав ход, прогуливался по сцене, наблюдал за партиями других участников, бросал взгляды в зал на хорошеньких женщин. Мы с Капабланкой почти каждый вечер ходили в ресторан «Прага», где пели и танцевали цыгане. Капабланка – не Ботвинник, режим не соблюдал, ночи часто проводил в ресторанах. А Ботвинник и Флор в 10 вечера уже ложились спать. Для шахмат это очень важно: в здоровом теле – здоровый дух. Тем не менее, первый приз взял Капабланка! Интересна предыстория нашей с ним второй партии. Утром в день игры мы случайно встретились в парикмахерской гостиницы «Националь», где жили иностранные участники. Под мыльные пузырьки Капабланка обратился ко мне по-французски (к слову, он владел еще английским, итальянским и, конечно, своим родным испанским): «Хотите сегодня ничью?» Я не возражал, но спросил: «А как?» «Очень просто: разыграем дебют четырех коней, вы побьете на с6, я на с3, и разойдемся с миром». Я играл очень быстро и… получил худшую позицию! Капабланка надолго задумался, но все же нашел ход, приведший к уравнению шансов. После партии я спросил у председателя оргкомитета, руководителя советских шахмат Николая Васильевича Крыленко, как ему понравилась наша игра. «Это был дебют четырех коней и двух ослов!» – последовал быстрый ответ. А потом я смотрю: Капабланка в турнирном сборнике подробно проанализировал нашу встречу!.. Блестяще играл Ботвинник. Он отстал на очко от победителя лишь потому, что проиграл личную встречу, в которой стоял на выигрыш. А третье место занял мой друг Флор. С ним я тогда одну партию сыграл вничью, а другую проиграл. Мы с Флором обычно играли вничью, но тут он боролся за победу в турнире, и ему надо было меня побеждать. В конце 30-х годов мы с Флором переехали жить в СССР. …Вот с фотографии смотрит на меня задумчивый Эмануил Ласкер с сигарой в руке. Знаете, что писал о нем Мароци? Мол, Ласкер специально курит крепкие сигары, чтобы отравить своего противника. А я тогда написал в ответ: Мароци, конечно, преувеличивает, потому что Ласкер, помимо сигары, еще неплохо играет в шахматы! Ласкер был обаятельный человек, мы с ним дружили. В середине 30-х годов он тоже жил в Москве, в Спасоглинищевском переулке (уехал из гитлеровской Германии). Мы с женой каждый день бывали у Ласкера и его супруги Марты. Они не разговаривали по-русски, и мы помогали им делать покупки, ходили с ними на базар, в магазины. Думаю, Ласкеры перебрались потом в Америку, к дочке Марты не из каких-то политических соображений, а просто потому, что в Москве им было скучно: по-русски они не разговаривали, а учиться языку в их возрасте сложно. Я очень любил Ласкера и Капабланку… Вскоре после этого турнира я переехал в Москву. Точнее, вернулся на родину, ведь я здесь родился; моя мама пела в Большом театре, а папа участвовал в автогонках Петербург – Москва. Тот, кто жил в России, без нее уже не может! Я всегда был женат на русских женщинах; русские женщины – лучшие в мире!
Всем иностранцам я говорю: если хотите быть счастливы – женитесь на русских! Я счастлив, потому что моя жена Олечка – изумительный человек! Конечно, благодаря переезду в Советский Союз я стал настоящим шахматистом, резко улучшил знание дебюта, понимание стратегии шахмат. Ведь в СССР шахматы стали народной игрой, их изучали очень серьезно, а чемпионаты страны были сильнее большинства западных международных турниров. На Западе я был типичным «шпилером», дебют знал очень плохо. Помню, играл в Ленинграде матч из 12 партий с Владимиром Алаторцевым, и в каждой партии – и белыми, и черными – я стоял по дебюту очень плохо. В миттельшпиле и эндшпиле иногда удавалось выкручиваться, но все равно после 10-й партии счет был 6:4 не в мою пользу. Моя первая жена Евгения уговаривала меня: «Сдавай матч, и давай уедем отсюда!» Но я сказал: «Нет, не сдам!» И я выиграл черными блестящую партию в дебюте четырех коней, а потом победил и белыми. Алаторцев был учеником Романовского и здорово играл дебют, но в миттельшпиле и эндшпиле я его переигрывал. Последняя партия была отложена в выигранном для меня положении. При доигрывании Алаторцев делал лучшие ходы, причем очень быстро, но я все равно довел партию до победы. А потом один шахматист, имевший отношение к организации матча, признался мне, что Алаторцев знал все записанные мной ходы. Я был иностранец, и судьи помогали своему, вскрывали конверты и показывали Алаторцеву секретные ходы! В 1937 году я уже жил в Москве, но меня пригласили выступить на Олимпиаде в Стокгольме за сборную Венгрии. Я пошел к Крыленко, объяснил ему мою ситуацию и спросил, как бы мне после Олимпиады вернуться в СССР, где у меня оставалась жена. Он сказал: «А ты скажи (он обращался ко мне на ты), что за тебя я ручаюсь!» Я заполнил анкеты, написал, что за меня ручается Крыленко, и поехал. В Стокгольме встречаю гроссмейстера Гидеона Штальберга, и он говорит: «Вы слышали, Крыленко арестован!» Я схватился за голову: «Да вы с ума сошли, этого не может быть!» Тут же мелькнула мысль: боже мой, что я натворил! Я не смогу вернуться обратно! Штальберг сказал: не верите – пойдемте, я вам покажу. На уличных тумбах были расклеены газеты, и везде крупными буквами написано, что Крыленко арестован. Но – делать нечего, после Олимпиады пошел в советское посольство, и мне дали визу. Вернулся в Москву, и оказалось, что Крыленко еще не арестован. А на Западе уже знали, что его должны арестовать! Так вскоре и случилось… Для шахмат Крыленко сделал много хорошего. Он их очень любил. Помню, как азартно он играл в блиц с военным комендантом Москвы, как они переживали, ругались! Кроме того, Крыленко был блестящим альпинистом, он покорил самый высокий пик Эльбруса и переименовал его в пик Сталина… Я по профессии портной, а в Советском Союзе стал журналистом, вел шахматный отдел в «Комсомольской правде», работал в АПН. Я стал более серьезно относиться и к подготовке к турнирам. Вообще, я выигрывал у всех чемпионов мира от Ласкера до Смыслова, у некоторых неоднократно. Но враги у меня были только за шахматной доской, я старался ни о ком плохо не говорить и не думать, и это, наверное, главный «секрет» моего долголетия. А еще – человек всегда должен работать. Мне уже за 90, но я и сейчас постоянно работаю, анализирую партии, публикую статьи. По утрам принимаю холодный душ, круглый год плаваю в бассейне. До сих пор – уже около 70 лет! – вожу машину и обхожусь без очков. Возвращаясь к московскому турниру 1936 года, хотел бы сказать вот что. Конечно, с тех пор дебютная теория ушла далеко вперед, но что касается умения разыгрывать сложный миттельшпиль и особенно эндшпиль, то и сейчас у корифеев прошлого есть чему поучиться. Удачи вам, дорогие читатели, и пусть шахматы принесут вам много счастливых минут!
* * *
Последний раз мне довелось общаться с Андре Арнольдовичем в 2006 году во время Олимпиады в Турине. Лилиенталь искренне переживал за российскую сборную, подолгу сидел у столиков, за которыми играли наши гроссмейстеры. Увы, не помогло – Россия заняла только 6-е место.
Потом мы еще пару раз мельком виделись в Москве. А прошлым летом он к нам уже не приехал…
|
|
